Неподалеку расположились бакалейщики и кондитеры. Воздух пропитан пряностями и эфирными маслами. В продаже укроп и кориандр, гвоздика и ваниль, имбирь и душица; ценные масла и благовонные бальзамы, изготовленные из амириса, жасминовой гордении, розового дерева, и лаванды; лучшие шампуни из цветов нероли, тагетеса, фиалки и боронии.
В кондитерской толпится народ. В витринах громоздятся заварные пирожные с кремом, сдобные булочки, пахнущие корицей, покрытые апельсиновой глазурью, шоколадные и бисквитные пироги, украшенные розами и пурпурными сердцами, рулеты с фруктовой начинкой, ватрушки с творогом и вареньем, торты из слоеного теста с кремом. Глаза разбегаются при виде лакомств и хочется всего попробовать.
Довольные и немного утомившиеся посетители расположились в плетенных креслах да на скамьях, попивают кофе, наблюдают за суетой, укрывшись в тени вековых дубов.
Здесь же неподалеку карусели. Бегает детвора, лакомится сахарной ватой, мятными леденцами и мороженым.
„К гадалке зайду… – Мадлен на секунду задумалась, приоткрыла полог шатра и заглянула внутрь. Молодая гадалка в длинной юбке и белой блузке с глубоким вырезом сидела возле столика с хрустальным шаром и с аппетитом поглощала эклер. – Бред! Я не верю в предсказания…“ – Мадлен резко развернулась и заспешила к выходу.
***
Куплены бутылка анисовой водки, малосольные огурцы, черный хлеб, лук и селедка. У молодежи – свои планы на вечер. Ярко горит костер, отгоняет назойливых комаров. Со стороны ярмарки доносится музыка. Молоденькая белобрысая девушка с тонкими косичками и двое верзил в мешковатых джинсах и светлых майках, обтягивающих их тугие животы, неуверенно дергаются в такт музыки, поблескивают лысины. Мадлен старается подавить в себе желание рассмеяться. Танцоры смешны и нелепы.
– Ты, никак, не из наших? Чернявая какая… – Парень, развалившийся на траве под березой, дожевывает огурец и меланхолично рассматривает ее левую ногу, на которой поблескивает тоненькой змейкой цепочка.
– Нет, я не из ваших. Я с реки Геймбрук. Знаешь Касталионов?
Парень давится, захлебывается своим напитком и долго, надрывно кашляет. Наконец, справившись с собой, заговорщически приближается к Мадлен, наклоняется и шепчет ей на ухо:
– У вас там… на болотах… чертовщина водится…
– Чертовщина водится?.. – Мадлен застывает. В ее мыслях одна картина сменяет другую: ей вспоминаются частый посетитель Татьяны Таддеус Квадрупель; кот, говорящий на шести языках и уверяющий, что он – инкарнация императора Барбароссы и не позволит себя угнетать; звонкий смех, шорохи и приглушенные звуки патефона, которые каждую ночь доносятся с чердака; странное поведение кузины и ее назойливое желание найти клад, единственным свидетелем места нахождения которого является все тот же сомнительный Квадрупель. И круг замыкается. Мадлен мерзнет, ежится, кутается в тонкую куртку, затем смело впивается взглядом в собеседника: – Чертовщина? Вздор какой!
– Нет, ты напрасно не веришь! – убеждает ее парень. От него несет полынью и алкоголем. – Порой зло так твоей душой овладеет, что ты больше не замечаешь его чар. Чудеса в деревне какие творятся! Земля перелопачена. Грязь. Ямы. Возвращаемся мы надысь с именин, темень вокруг, а в лесу кто-то воет… Протяжно воет, уныло… Тоска за сердце берет. Холодно. Словно железный обруч душу сжал. Чисто вурдалаки… Мы перепугались, без оглядки километра три сломя голову неслись.
Мадлен тоскует и отводит взгляд в сторону. Доверительная беседа начинает ее раздражать. Парень, представившийся Фридолином и выпивающий стопку облепиховой наливки за стопкой, настаивает на своем:
– Или вот еще, Дарина… старая княгиня… ведьмой была! Мне дед на ночь истории рассказывал. Он конюхом у них служил… всё видел…
– … и на метле летал, юнцов соблазнял, в искушение вводил?..
– Не остри… – усмехается Фридолин, – сейчас смеешься, а после пожалеешь, будешь слезы проливать…
До рассвета еще три часа.
Über Erzengel & Linde 